29 июня 2015 г.

Читаю

Владимир Набоков "Дар"

Благодарю тебя, Россия, за чистый и крылатый дар!..
Сложный, противоречивый, постмодернистский роман, считающийся венцом всего русскоязычного периода творчества автора. Что до меня лично, то однозначно оценить такое многоуровневое и многослойное, неспокойное и нервное произведение оказывается совсем не просто.
Это лекция по русской грамматике и лексике - по русской литературе. Тем, кто "ямба от хорея не отличит", делать здесь нечего. Желчный критик с пером писателя в руках, Набоков настойчиво и страстно травит читателя своей интеллектуально-циничной цикутой, разведенной в сладком нектаре изящной русской словесности, приправляет пародией на поэзию серебряного века, многочисленными интертекстуальными связями, в том числе и со своими собственными романами (в частности, заметны отсылки к "Прозрачным вещам", "Лолите", "Защите Лужина"). Образ Яши Чернышевского же до боли напоминает С.Есенина (круглое лицо, пепельные кудри, красочная восторженность, "был как в чаду").
Это полный раздрай. Почти не найти тут следов того нежно любимого и обожаемого мной стройного Набокова, где "строка-живой перелив". Вместо него солирует растерянный и сумбурный - вспышки, фрагменты, незавершенные эпизоды, внезапные переходы, перескоки прямо внутри одной фразы.
Хотя, конечно, нашлось тут припрятанное будто лично для меня то щедрое истинно набоковское щемяще-родное, понятно-узнаваемое где-то на уровне эмоций, ощущений, чутья и интуиции:
Куда мне девать все эти подарки, которыми летнее утро награждает меня - и только меня? Отложить для будущих книг? Употребить немедленно для составления практического руководства "Как быть Счастливым"? Или глубже, дотошнее: понять, что скрывается за всем этим, за игрой, за блеском, за жирным, зеленым гримом листвы? А что-то ведь есть, что-то есть! И хочется благодарить, а благодарить некого.
Это ностальгия по детству. Не та светлая и мелодично-воздушная прустовская, что отдается в душе ноктюрнами Шопена и серенадой Гайдна, а бурная, стремительная, нервная, полифоничная, горестная - Рахманинов, Бетховен... Она же - мотив бесприютной неприкаянности, оторванности от родины, растерянность и горечь (отсюда и желчь) от окончательного прощания с родиной, с родным языком, с родными корнями.
Различные, многочисленные "а" на тех четырех языках, которыми владею, вижу едва ли не в стольких же тонах - от лаково-черных до занозисто-серых - сколько представляю себе сортов поделочного дерева. Рекомендую вам мое розовое фланелевое "м". Не знаю, обращали ли вы когда-нибудь внимание на вату, которую изымали из майковских рам? Такова буква "ы", столь грязная, что словам стыдно начинаться с нее. Если бы у меня под рукой были краски, я бы вам так смешал sienne brulee и сепию, что получился бы цвет гутаперчевого "ч"; и вы бы оценили мое сияющее "с", если я мог бы вам насыпать в горсть тех светлых сапфиров, которые я ребенком трогал...
Совершенно нетипичен и поразителен мужской образ России - отец - мудрый, мужественный, увлеченный ученый, потерянный и потерявший, "не раз пренебрегавший правилом горной охоты: никогда не двигаться по пути, по которому нет возврата". Образ-надежда. Образ-тоска.
В этой же связи отмечу две особенно примечательных метафоры-символа, проходящие сквозь весь роман, всплывающие неоднократно тут и там в совершенно неожиданных местах: гнойные прыщи и ключи. И если с гнойными фурункулами на теле России как первыми внешними симптомами заражения крови ее, приведшего к жестокому сепсису революции, еще более-менее все понятно, то ключ - образ более сложный, более загадочный, темный, таинственный...
Мне-то, конечно, легче, чем другому, жить вне России, потому что я наверняка знаю, что вернусь, - во-первых, потому что увез с собой от нее ключи, а во-вторых, потому что все равно когда, через сто, через двести лет, буду жить там в своих книгах, или хотя бы в подстрочном примечании исследователя.
И для умиротворения мятущейся души так и хочется, наконец, перевернув последнюю страницу романа, сказать: будьте спокойны, Владимир Владимирович, ваш ключ подошел - вы дома. Дома...

Чак Паланик "Бойцовский клуб"
 Мы не особенные.
Но мы не дерьмо и не мусор.
Мы просто есть.
Уф, мощно!..
И не объяснишь.
И не расскажешь.
Просто ушат обжигающе холодной воды на голову.
И миллион оглушающих мыслей в моей голове.
Это все о нас. Таких, бл.., милых, человеколюбивых и жизнерадостных, что аж блевать хочется.
По крайней мере, в моем лексиконе появились новые афоризмы и метафоры для выражения оотношения к нашему лакопластиковому идентичнонатуральному современному мимимиру.
От того, что ты засунул в жопу перо, ты еще не стал павлином. 
P.S. Когда я слышу о том, что в нашем городе вырубают вековые деревья для строительства очередной автостоянки, мне действительно очень хочется сжечь ночью своими руками хоть парочку десятков случайных машин.

Николай Чернышевский "Что делать?"
Ах, неправильно я сделала, что не прочла "Что делать?" прежде "Дара" Набокова. Тем самым оставила бы себе хотя бы шанс объективно оценить данный роман, а теперь уж была крайне пристрастна, приучена была судить Чернышевского совершенно по-набоковски. И в этом все сказано.
Про сумасшедше громоздкий, нескладный и неудобоваримый язык промолчу - про то уж все известно.
Треугольник Лопуховы-Кирсанов и несколько раз настойчиво предлагаемая в этой связи схема "лямур де труа" очень смахивает на Панаевы-Некрасов. А и Пушкин-то, оказывается, дурак, что стреляться полез. Чего уж там, жили бы себе честно и спокойно втроем с Дантесом и Натальей да в ус не дули. Потому как свободный выбор и достоинство человеческое ж. А тут - дуэль. Какая пошлость! Какой пережиток! Какая ненужная мелодрама! Чуток ведь не дожил "наше все" до прогрессивных взглядов. А то вообще-то, я вот думаю, поборниками сексуальных революций и свободной любви чаще всего становятся люди, у которых самих с этим делом да с самооценкой не все в порядке. Так что я и тут с Набоковым оченно солидарна.
А и роман этот - только лишь безобразная и бездарная мыльная опера, протаскивающая всяческие революционные идейки. Читаю все эти пылкие, нервные письмена и во мне негаданно просыпается исконно русская бабья жалость к мятущейся и страждущей душе: эк духарится, распинается-то сердешный! Ему б молочка парного попить да выспаться хорошенько. И все-то мне видится, как все эти дикие идеи и утопии от несварения желудка да бессонницы исключительно рождаются, а не от большого ума.
Одна тут есть чудесная, замечательная мысль - теория разумного эгоизма. Все, что мы делаем для других, при ближайшем рассмотрении оказывается, мы делаем для себя, а значит, не требует благодарности или ответного особого отношения. Альтруизм - высшая форма эгоизма. Вот только у Чернышевского все это представлено так по-мещански да с издевочкой, что и не разберешь без предубеждения.

Мэри Шелли "Франкенштейн, или Современный Прометей"
Ну вот что тут скажешь?
Сюжет классический, но алогичный и сентиментальный до безобразия.
Идею Шелли о том, что "собака бывает кусачей только от жизни собачьей" я услышала. Ответственность творца перед своим творением тоже уяснила. А больше? Для большего нужна логика, а тут ей и не пахнет совсем.
Уродца, как всегда, жалко. "Призрак оперы" вспомнился:
Он хотел лишь одного - жить, как все люди. Но он был слишком безобразен...

2 комментария:

  1. "Бойцовский клуб" почитаю. Не первый раз цепляет рецензия.

    ОтветитьУдалить
    Ответы
    1. Муж до сих пор не верит, что мне могло такое понравится. )) Черноватенько, конечно. Но читать легче, чем смотреть кино. Больше в суть вникаешь - меньше отвлекаешься на шокирующие образы.

      Удалить